КОЛЫМСКИЙ ТРАКТ
27 ноября - День Матери в России
ЛЮБЛЮ И ПОМНЮ…
В нашей двухкомнатной квартире-хрущевке давно живет другая семья. В последний раз я переступила ее порог 12 лет назад, когда приезжала в отпуск. Тогда квартира выглядела почти так же, как и раньше, когда в ней жили мама, папа, сестры, я. Все та же мебель, все те же книги на старенькой этажерке, все те же фотографии в семейном альбоме, среди которых нет маминых.
Она не любила фотографироваться, хотя была красивой - чернобровая, зеленоглазая, с густыми черными волосами, собранными в узел. Сдержанная и немногословная, мама воспитывала нас, трех сестер, в строгости. Никогда не рассказывавшая о своем детстве, уничтоженном войной, о раннем сиротстве после гибели отца на фронте в 43-м, она сделала все возможное и невозможное для того, чтобы наше детство было счастливым.
Пережив страшный голод в белорусской деревне, где зверствовали фашисты, до конца своих дней мама заботилась о том, чтобы ее дети были сытыми. За большим круглым столом со скатертью, сотканной и вышитой мамой - искусной рукодельницей, собиралась вся наша дружная семья.
Завтраки, обеды и ужины - строго по расписанию. «Как в армии», - посмеивался отец, не осмеливавшийся нарушить установленный мамой гастрономический закон - не перекусывать на ходу, чем попало и как попало.
Этот «армейский порядок» был во всем домашнем хозяйстве, которое экономно и бережно вела мама, тщательно составлявшая смету семейного бюджета и никогда не влезавшая в долги.
У нее на все хватало времени и сил - на приготовление завтраков, обедов и ужинов, на стирку белья (хозяйственным мылом, разъедавшим натруженные после таскания кирпичей на стройке руки), его глажку и крахмаление, на уборку квартиры, на проверку наших школьных тетрадей и дневников…
А еще на то, чтобы внимательно выслушать, дать мудрый совет тем, кто обращался к ней за помощью. Житейская мудрость, которая превыше образованности и интеллекта, была маминой главной чертой. Ровесницы и женщины постарше называли маму по имени-отчеству: Лидия Корнеевна. Она была взрослее их не по годам - по своему жизненному опыту.
«Все от Бога», - говорила мама, когда излившие ей душу соседки приходили позже благодарить ее, помирившись с мужьями, уладив конфликты на работе, найдя подход к отбившимся от рук детям…
Возникали разные жизненные ситуации, но из каждой она находила правильный выход, обращаясь к Богу. Ее вера была глубокой и открытой. В те годы запрещалось крестить детей, ходить в церковь. А она крестила нас, своих детей, и была крестной матерью соседского мальчика.
И церковь посещала, и в доме у нас были иконы в старенькой оправе, намоленные ею, бабушкой, прабабушкой и пра-пра… Я стыдилась маминой веры, и когда приходили подружки, прятала иконы. Мудрая, терпеливая, все понимавшая и никого не осуждавшая мама, водворяя иконы на прежние места, повторяла с грустной жалостью одну и ту же фразу: «Когда повзрослеешь, поймешь…».
В моем детстве не было больших мягких игрушек, и я завидовала подружкам из обеспеченных семей, которые обладали таким бесценным сокровищем. Мама знала об этом, и, сэкономив на обедах в рабочей столовой, подарила на мой день рождения златокудрую, с огромными васильковыми глазами и длиннющими ресницами куклу-красавицу, которая не только произносила слово: «мама», но и ходила. Эта кукла цела до сих пор…
Под Новый год отец приносил высокую зеленолапую елку, пахнувшую лесом, которую мы наряжали все вместе. Это были самые красивые, самые нарядные, самые вкусные (вместе с игрушками, золотистым дождиком и снегом из ваты на еловые веточки вешали еще и шоколадные конфеты), самые волшебные елки в моей жизни. Волшебные, потому что под ними прятались подарки. Мама догадывалась, о чем мечтаем мы, ее дочки, и исполняла наши мечты.
К Рождеству и Пасхе мама готовилась задолго до их наступления. Она строго соблюдала длительные посты, не принуждая нас делать то же самое. Помню, как на Пасху мама наряжала меня в новое красивое платье, и, довольная и счастливая, с крашеными яйцами и куличом в руках, я бежала на улицу. Залитый солнцем двор, улыбающиеся добрые лица, «Христос Воскресе!» и «Востину Воскресе!». Такое блаженство, такая чистая и светлая радость в душе!
А Радуницу мы встречали в деревне, где собиралось много родственников, и где на сельском погосте священник молился за души усопших.
\
На том сельском кладбище маму и похоронили. Я осиротела в 17 лет, когда сдавала первую сессию в университете. Подготовку к очередному экзамену прервала скорбная телеграмма…
Мама умерла в ночь на Рождество, запретив отцу «беспокоить» детей сообщением о том, что она умирает… Она хотела, чтобы мы запомнили ее здоровой и красивой. В течение года мама мужественно боролась за жизнь, испытывая жуткую боль, и терпеливо перенося страдания.
Мое счастливое детство ушло вместе с мамой. И счастливая юность - тоже. Но осталась память. Помню каждую черточку маминого лица, помню ее теплые и ласковые руки, помню, как будила она меня по утрам, согревая доброй лучистой улыбкой, как встречала со школы, как ухаживала за мной во время болезни, как сопереживала моей первой неразделенной любви…
А о том, как я люблю ее, я так и не сказала. Не успела сказать. Прости меня, мамочка.
Татьяна Богданова.
Посвящается маме
Мудрее становясь с годами,
Утрату чувствую сильней,
Мне не хватает тебя, мама,
И с каждым годом - все сильней!
Невосполнимая потеря…
И ничего не изменить.
Как научиться твоей вере,
Чтоб так же правильно мне жить?..
Тернистою идя дорогой,
Любить. И ближнего - прощать.
А все, дарованное Богом,
Благоговейно принимать…
2006 г.
ЛЮБЛЮ И ПОМНЮ…
В нашей двухкомнатной квартире-хрущевке давно живет другая семья. В последний раз я переступила ее порог 12 лет назад, когда приезжала в отпуск. Тогда квартира выглядела почти так же, как и раньше, когда в ней жили мама, папа, сестры, я. Все та же мебель, все те же книги на старенькой этажерке, все те же фотографии в семейном альбоме, среди которых нет маминых.
Она не любила фотографироваться, хотя была красивой - чернобровая, зеленоглазая, с густыми черными волосами, собранными в узел. Сдержанная и немногословная, мама воспитывала нас, трех сестер, в строгости. Никогда не рассказывавшая о своем детстве, уничтоженном войной, о раннем сиротстве после гибели отца на фронте в 43-м, она сделала все возможное и невозможное для того, чтобы наше детство было счастливым.
Пережив страшный голод в белорусской деревне, где зверствовали фашисты, до конца своих дней мама заботилась о том, чтобы ее дети были сытыми. За большим круглым столом со скатертью, сотканной и вышитой мамой - искусной рукодельницей, собиралась вся наша дружная семья.
Завтраки, обеды и ужины - строго по расписанию. «Как в армии», - посмеивался отец, не осмеливавшийся нарушить установленный мамой гастрономический закон - не перекусывать на ходу, чем попало и как попало.
Этот «армейский порядок» был во всем домашнем хозяйстве, которое экономно и бережно вела мама, тщательно составлявшая смету семейного бюджета и никогда не влезавшая в долги.
У нее на все хватало времени и сил - на приготовление завтраков, обедов и ужинов, на стирку белья (хозяйственным мылом, разъедавшим натруженные после таскания кирпичей на стройке руки), его глажку и крахмаление, на уборку квартиры, на проверку наших школьных тетрадей и дневников…
А еще на то, чтобы внимательно выслушать, дать мудрый совет тем, кто обращался к ней за помощью. Житейская мудрость, которая превыше образованности и интеллекта, была маминой главной чертой. Ровесницы и женщины постарше называли маму по имени-отчеству: Лидия Корнеевна. Она была взрослее их не по годам - по своему жизненному опыту.
«Все от Бога», - говорила мама, когда излившие ей душу соседки приходили позже благодарить ее, помирившись с мужьями, уладив конфликты на работе, найдя подход к отбившимся от рук детям…
Возникали разные жизненные ситуации, но из каждой она находила правильный выход, обращаясь к Богу. Ее вера была глубокой и открытой. В те годы запрещалось крестить детей, ходить в церковь. А она крестила нас, своих детей, и была крестной матерью соседского мальчика.
И церковь посещала, и в доме у нас были иконы в старенькой оправе, намоленные ею, бабушкой, прабабушкой и пра-пра… Я стыдилась маминой веры, и когда приходили подружки, прятала иконы. Мудрая, терпеливая, все понимавшая и никого не осуждавшая мама, водворяя иконы на прежние места, повторяла с грустной жалостью одну и ту же фразу: «Когда повзрослеешь, поймешь…».
В моем детстве не было больших мягких игрушек, и я завидовала подружкам из обеспеченных семей, которые обладали таким бесценным сокровищем. Мама знала об этом, и, сэкономив на обедах в рабочей столовой, подарила на мой день рождения златокудрую, с огромными васильковыми глазами и длиннющими ресницами куклу-красавицу, которая не только произносила слово: «мама», но и ходила. Эта кукла цела до сих пор…
Под Новый год отец приносил высокую зеленолапую елку, пахнувшую лесом, которую мы наряжали все вместе. Это были самые красивые, самые нарядные, самые вкусные (вместе с игрушками, золотистым дождиком и снегом из ваты на еловые веточки вешали еще и шоколадные конфеты), самые волшебные елки в моей жизни. Волшебные, потому что под ними прятались подарки. Мама догадывалась, о чем мечтаем мы, ее дочки, и исполняла наши мечты.
К Рождеству и Пасхе мама готовилась задолго до их наступления. Она строго соблюдала длительные посты, не принуждая нас делать то же самое. Помню, как на Пасху мама наряжала меня в новое красивое платье, и, довольная и счастливая, с крашеными яйцами и куличом в руках, я бежала на улицу. Залитый солнцем двор, улыбающиеся добрые лица, «Христос Воскресе!» и «Востину Воскресе!». Такое блаженство, такая чистая и светлая радость в душе!
А Радуницу мы встречали в деревне, где собиралось много родственников, и где на сельском погосте священник молился за души усопших.
\
На том сельском кладбище маму и похоронили. Я осиротела в 17 лет, когда сдавала первую сессию в университете. Подготовку к очередному экзамену прервала скорбная телеграмма…
Мама умерла в ночь на Рождество, запретив отцу «беспокоить» детей сообщением о том, что она умирает… Она хотела, чтобы мы запомнили ее здоровой и красивой. В течение года мама мужественно боролась за жизнь, испытывая жуткую боль, и терпеливо перенося страдания.
Мое счастливое детство ушло вместе с мамой. И счастливая юность - тоже. Но осталась память. Помню каждую черточку маминого лица, помню ее теплые и ласковые руки, помню, как будила она меня по утрам, согревая доброй лучистой улыбкой, как встречала со школы, как ухаживала за мной во время болезни, как сопереживала моей первой неразделенной любви…
А о том, как я люблю ее, я так и не сказала. Не успела сказать. Прости меня, мамочка.
Татьяна Богданова.
Посвящается маме
Мудрее становясь с годами,
Утрату чувствую сильней,
Мне не хватает тебя, мама,
И с каждым годом - все сильней!
Невосполнимая потеря…
И ничего не изменить.
Как научиться твоей вере,
Чтоб так же правильно мне жить?..
Тернистою идя дорогой,
Любить. И ближнего - прощать.
А все, дарованное Богом,
Благоговейно принимать…
2006 г.
Ключевые слова:
Популярное в газете
Популярное в газете
последние статьи
последние статьи
Блеск и нищета Марчеканского кладбища
марчеканское кладбище: размышления у непарадного подъезда... Подробнее
марчеканское кладбище: размышления у непарадного подъезда... Подробнее
«В объятья их навечно Север брал»
Уважаемая редакция! Прочитала недавно прекрасное стихотворение геолога Ивана Варфоломеевича Паршукова о колымчанах. Перечитывала его со слезами, он тысячу раз прав, когда пишет, что на Колыме «каждый оставлял свое... Подробнее
Уважаемая редакция! Прочитала недавно прекрасное стихотворение геолога Ивана Варфоломеевича Паршукова о колымчанах. Перечитывала его со слезами, он тысячу раз прав, когда пишет, что на Колыме «каждый оставлял свое... Подробнее