Журналист Петр Ливанов: Чукотские встречи с Олегом Куваевым

Пётр Ливанов – один из зубров нашей журналистики. Ему уже 87 лет. Из них шестьдесят с лишним он провёл на Колыме и Чукотке.

Недавно он перенёс инсульт и переехал из Магадана к дочери во Владивосток. Но память у него по-прежнему отличная. Он не забыл, как начиналось его знакомство с Севером.

Впервые в Певек Ливанов прилетел весной 1958 года – почти одновременно с Олегом Куваевым. Но опыт у них оказался разным. Куваев только получил диплом геофизика и ещё на многое смотрел глазами романтика. Ливанов же успел после окончания Уральского университета почти год отработать корреспондентом на Сахалине.

Другое дело: Томаринская районка «Заря», куда его заслали, печатала лишь одни «пустышки», а все серьёзные материалы, тем более критические, отвергала. Это молодого журналиста не устроило, он послал слёзное письмо в Анадырь.

И весной 1958 года ему пришёл вызов от редактора «Советской Чукотки» фронтовика Бориса Рубина. Ливанову было предложено стать собкором окружной газеты по Чаунскому району с местом проживания в Певеке.

– В Певеке тогда сильные журналисты подобрались?
– Профессиональный уровень был средний, – признаётся Ливанов. – Но совсем правда в местной прессе не замалчивалась. Я имел больше возможностей ругать певекские власти за комчванство и враньё, мои коллеги – поменьше.

– Чем это объяснялось?
– Я ведь в Певеке формально никому не подчинялся. Моё прямое начальство сидело в Анадыре и не зависело от Чаунского райкома партии. Рубин сходу пропускал все мои фельетоны, в которых я высмеивал районных бюрократов. А коллегам из районной газеты «Чаунская правда» было посложней. На них чуть ли не каждый день очень сильно давили райкомовцы.

– А разве редактор районки Макаров их не защищал?
– Макаров был очень хорошим мужиком. Он воевал, на фронте потерял руку. Но не всё было в его власти. Помню, под его началом работал Пётр Подберёзный. Он заведовал одним из отделов и регулярно приносил острые материалы, сильно задевавшие районную номенклатуру.

Макаров напечатал одну его статью, вторую, а потом получил по мозгам в райкоме. Когда третья критическая статья не вышла, Подберёзный психанул и ушёл в тундру пастухом.

– Давайте уточним: Подберёзный по делу ругал чиновников, он приводил какие-то факты бесхозяйственности или только свои эмоции выплёскивал?
– Критиковал Подберёзный всегда по делу. Но сам-то он был далёк от идеала. В нём уже тогда проявлялись садистские наклонности. Все бабы, с которыми он имел дело, страдали от него.

– И чем всё закончилось? Подберёзный нашёл себя в тундре?
– Нет. Перед уходом в тундру он накатал жалобу в Москву Хрущёву. В Певек прислали разбираться инструктора ЦК КПСС. За Подберёзным вылетел в тундру вертолёт. Московский инструктор дал команду восстановить его на работе.

Правда, в районке Подберёзный всё равно не удержался. Он потом ушёл из «Чаунской правды» с повышением и, кажется, впоследствии стал собкором газеты «Магаданская правда» по Чукотке.

Интересуюсь у Ливанова, когда пересеклись его пути с Куваевым. По словам журналиста, осенью пятьдесят восьмого года в Певеке. Они вместе заскочили в редакцию районной газеты: Ливанов искал новых авторов, а Куваев хотел что-то узнать.

– Когда я понял, что Куваев что-то уже пописывал, – вспоминает Ливанов, – то попросил его что-нибудь черкануть про геологов для «Советской Чукотки». Он согласился, но вместо обычной газетной заметки вскоре передал мне целый очерк «Охота на моржей».
Я тут же этот очерк переслал в Анадырь. Рубину он понравился, и в начале апреля 1959 года этот материал появился в номере.

Правда, работавший в ту же пору в «Чаунской правде» Владимир Курбатов в своей книге «Из памяти не вычеркнуть» (она была издана в 2000 году в Магадане) утверждал несколько иное.

По его словам, первым начал продвигать Куваева в печать певекский журналист Пётр Подберёзный. Курбатов настаивал на том, что Подберёзный, став собкором «Магаданки», первым оценил зарисовки и очерки Куваева и предложил их к публикации редакции «Магаданки». Но это уже детали.

Тут интересно другое: с кем Куваев в Певеке тесно общался? С кем он вёл задушевные разговоры? Таких, по мнению Ливанова, были единицы.
Самое обидное, что стоило Куваеву разоткровенничаться, все его критические высказывания тут же становились известными в инстанциях.

Кто же на Куваева стучал? Ливанов называет бывшего собкора «Магаданки» Музу Щеголькову, чей муж Евдокимов работал вместе с Куваевым в Чаунском районном геологоразведочном управлении.
– Однажды эта Муза, – рассказывает Ливанов, – зазвала к себе на ужин меня и Куваева. После рюмки-другой у нас у всех развязались языки. Куваев сильно прошёлся по московским и магаданским властям.

А спустя несколько дней Щеголькова призналась, что о критическом настрое Куваева она проинформировала райком. Я такой подлости от неё не ожидал. А Куваеву я сказал, чтобы больше при Музе не откровенничал.
Но поверил ли он в коварство Щегольковой или пропустил мои предостережения мимо ушей, я не понял. Впрочем, Муза со своим мужем надолго в Певеке не задержались. Они потом уехали на Сахалин, в Оху и больше я о них ничего не слышал.

– А правда ли, что с другой журналисткой, Бэллой Курковой, у Куваева в Певеке был роман?
– Правда. Но там ничего не получилось. Они оказались очень разными людьми и очень скоро разбежались.

К слову, Ливанов не впервой касается этих непростых историй. Летом 1999 года он опубликовал в газете «Вечерний Магадан» пару страничек из своих чукотских блокнотов. Но настоящие имена обоих дам журналист скрыл.
Одну он вывел под именем Луиза Щеглова, другую назвал Эммой Бурковой. Правда, в конце материала он сообщил: «Некоторые фамилии изменены».

Но эта оговорка прошла мимо биографов Куваева. Во всяком случае, В.Авченко и А.Коровашко, когда писали книгу об авторе «Территории», купились на псевдонимы и в своей работе сообщили о женщинах, которых в реальной жизни Куваев не встречал.

Возвращаюсь к разговору о литобъединении при газете «Чаунская правда».
- Оно появилось в Певеке до Куваева или после?
– Наверное, – отвечает Ливанов, – ещё до появления Куваева в Певеке.
– А кто из сотрудников редакции руководил этим литобъединением?
– Я сам в этом литобъединении был за пару лет всего один или два раза и не по литературным делам, а по служебной надобности – искал потенциальных авторов для «Советской Чукотки».

Спрашиваю у Ливанова: правда ли, что весь литпроцесс в Певеке в конце 50-х годов направляли Леонид Новиков, Вячеслав Глушко и Владимир Курбатов?
Ливанов это не подтверждает.

– Курбатов, – уточняет он, – пришёл в районку из другой сферы и на роль главного организатора литпроцесса тогда ещё никак не годился. Новиков? Он был заместителем редактора газеты Макарова, но я не помню, чтобы его очень сильно увлекала литература. А Слава Глушко – да, это был эрудит. Но он в Певеке появился, кажется, на год позже Куваева – после закрытия в Анюйске газеты «Новая жизнь».

Нашёл ли Ливанов в Певекском литобъединении всё-таки подходящих для «Советской Чукотки» авторов? Он считает, что да, и называет Павла Басова, столяра из жилищно-коммунальной конторы. По его словам, Басов каждый месяц выдавал по одному, а то и по два рассказа.

Уточняю: Басов хорошо писал? Вообще кто кому в конце 50-х годов в Певеке был конкурентом: Басов Куваеву или наоборот?
– Я, – признаётся Ливанов, – такими категориями никогда не мыслил. Паша Басов был хороший мужик. Наверное, в других обстоятельствах его рассказы и прозвучали бы. Но он в начале 60-х годов уехал на Большую Землю, устроился шофёром в каком-то селе под Воронежем и писать бросил.

К слову: уже в который раз поговорив с Ливановым по телефону, я решил ещё раз перелистать книгу писем и воспоминаний ещё одного бывшего певекского журналиста Владимира Курбатова. Ведь именно у Курбатова я впервые много лет назад встретил упоминание о Басове.

Память меня не подвела. В конце 60-х годов Куваев, критикуя рукописи Курбатова, предложил ему почти всё переписать. Но при этом он похвалил приятеля за то, что тот и сам видел многие свои слабости.
«Как ни странно, – написал Куваев Курбатову, – но спасение в том, что ты сам это видишь. Пока видишь – значит можешь. Когда перестанешь видеть у себя плохое, тут и станешь Пэ Басовым».

Правда, Курбатов не дал никаких комментариев и не уточнил в своей книге, кто такой Басов. А я напомню: Басов в конце 50-х годов считался ведущим что там в Певеке, на всей Чукотке рассказчиком, «Чаунская правда» печатала его чуть ли не каждую неделю и его всем ставили в пример. Это к вопросу о том, кто, когда кому составлял конкуренцию.

По поводу Певекского литобъединения. Ливанов там в своё время заметил ещё и Николая Семенникова.
– Не помню, приносил ли он в литобъединение свои стишата, – рассказывает Ливанов. – Вроде его рукописи не обсуждались. Да и не это ему нужно было. Он в первую очередь хотел нормального общения. Это был простой мужик. Коля работал охранником, но любил почитать, поиграть на гитаре, поговорить по душам. У него была очень романтическая натура. Как и у Куваева. Может, поэтому они быстро сдружились.

Но в 59-м году местные власти на певекских литераторов никакого внимания не обращали. Пока в районе не объявился молодой, но уже очень популярный писатель Анатолий Гладилин (вся страна тогда зачитывалась его «Хроникой времён Подгурского», которая впервые была напечатана в журнале «Юность»).

– Он когда объявился в Певеке, сам меня разыскал, – вспоминает Ливанов. – Я пригласил его к себе домой, на Полярную. Там, прямо на берегу моря, стоял двухэтажный барак.
На одном этаже было восемь комнатушек и на другом восемь. На каждом этаже имелся длинный общий коридор. Все удобства – на улице. Я с женой занимал целый угол. Но Гладилин, когда пришёл, повёл себя как-то очень странно.

Его почему-то заинтересовал лежавший у меня на столе ножик для разрезки бумаг. Он стал им направо и налево размахивать, будто это была игрушка. Да и нормального разговора у нас с ним не получилось. Гладилин сказал, что собрался на «Комсомолький».

Это был первый на Чукотке прииск по добыче золота. Его запустили лишь год назад. Я там уже успел всё облазить и каждый месяц оттуда телеграфировал в «Советскую Чукотку» материалы. Гладилин поинтересовался, на что ему следовало бы обратить внимание.

А потом я узнал, что, добравшись до прииска, Гладилин никому из начальства представляться не стал и инкогнито устроился на промывочный прибор, поселившись вместе с другими горняками в какой-то будке.
Возможно, он хотел на собственной шкуре узнать, как доставалось это золото. Но Гладилин заигрался в прятки. Соседям по будке не понравилось, что новичок постоянно что-то записывал в тетрадку.

Его приняли за агента КГБ, который негласно выявлял способы хищения драгоценного металла. И кто-то из горняков даже хотел писателя чуть ли не придушить. Гладилину пришлось давать с прииска дёру.

Вернувшись в Москву, Гладилин быстро накатал повесть «Песни золотого прииска». Но вместо героизма комсомольцев он акцент сделал на пьянках и драках горняков. Получалось, что первый золотой прииск собрал на Чукотке не романтиков, а одних уголовников, а это противоречило тогдашнему партийному курсу.

Летом 1960 года наспех сочинённую Гладилиным стряпню напечатал московский журнал «Молодая гвардия». Магаданское начальство, когда прочитало повесть заезжего гастролёра, пришло в ужас.
Но Ливанов узнал об этом уже на новом месте работы – в чукотском посёлке Эгвекинот. Кто же и почему его выжил из Певека?

– Как кто? – изумляется Ливанов. – Лично первый секретарь Чаунского райкома партии Николай Архипов. Я с ним сцепился чуть ли не в первый день работы в Певеке. Ему не понравилось, что я что-то не так сказал о Ленине. Я напомнил: у Ленина ведь была личная дача в подмосковных Горках. Архипов аж присел от моей наглости.

Но что он мог возразить? Я же правду сказал. А потом ему не понравились мои фельетоны с критикой певекских чиновников. В одном материале я под орех разделал главного врача района. Мне влепили выговор. А потом выяснилось, что у этого врача оказался фальшивый диплом.

В другом материале я разругал председателя райисполкома. Архипов в отместку настроил против меня первого секретаря Магаданского обкома партии Павла Афанасьева.

Прилетев на очередной пленум райкома, Афанасьев грозно спросил, почему я не повинуюсь райкому. Но я и не должен был повиноваться райкому. Я напрямую подчинялся своему редактору Рубину, который сидел не в Певеке, а в Анадыре.

– А почему первый секретарь обкома партии попытался увести районное начальство от ответственности за разгильдяйство?
– Понимаете, в середине 50-х годов в Магаданской области произошёл серьёзный спад золотодобычи. Из-за этого Кремль в феврале 1958 года снял первого секретаря обкома Тимофея Абабкова.

Новому руководству области поставили задачу в кратчайшие сроки ввести в строй новые прииски. Вся надежда у начальства была только на Чукотку, а конкретней – на Певек, где заработал «Комсомольский».
От первого секретаря Чаунского райкома Архипова стала во многом зависеть судьба самого Афанасьева. Кроме того, говорили, что у Архипова и Афанасьева жёны были родными сёстрами.

Но надо отдать должное Афанасьеву: через несколько месяцев он остыл и вызвал меня в Магадан, чтобы как-то смягчить ситуацию.

Но Рубин, не зная о переменах в настроении Афанасьева, уже от греха подальше успел перевести меня из Певека в Эгвекинот и назначить собкором «Советской Чукотки» по другому, по Иультинскому району.

В Заливе Креста Ливанов узнал о продолжении скандала с Гладилиным. Афанасьев потребовал осудить повесть «Песни золотого прииска». Но в магаданской прессе он почему-то не стал раздувать скандал. Партийный босс хотел расправиться с Гладилиным руками московских изданий.

Я в начале десятых годов нашёл в Российском госархиве новейшей истории (РГАНИ) одну из записок Магаданского обкома КПСС в столицу. Афанасьев пожаловался москвичам, на новую писательскую газету «Литература и жизнь», которая проигнорировала отрицательный отзыв на повесть Гладилина за подписью молодого геолога Куваева.

Я попытался выяснить, сам Куваев написал тот отзыв или он выполнял заказ местных парторганов. Тут что интересно?!
Ещё в конце 1958 года Куваев напечатал в «Магаданской правде» хвалебные заметки о скандальном романе Всеволода Кочетова «Братья Ершовы». Хотя с чего бы это он взялся за прославление посредственной книги именитого писателя? Ведь Куваев всегда имел хороший художественный вкус. И кочетовский роман ну никак не мог вызвать у него прилив энтузиазма.

Кстати, ни в 1958 году, ни позже Куваев Кочетова в своих записных книжках даже ни разу не упомянул. Но при этом он перечислял всё, что произвело на него впечатление. Выходит, хвалебные заметки о Кочетове были написаны Куваевым не по позыву сердца, а по чьей-то убедительной просьбе? Уж не Пётр Подберёзный заказывал ему отклик на «Братьев Ершовых»? И так обставил дело, что Куваев не смог отказаться?

Видимо, нечто подобное произошло и с негативным отзывом на повесть Гладилина. Возможно, и этот отзыв Куваев вынужден был написать по просьбе (или под давлением Подберёзного) для «Магаданской правды», но потом обкомовское начальство всё переиграло и переправило этот отзыв в Москву в редакцию писательской газеты «Литература и жизнь».

Кстати, если отрецензированного Кочетова Куваев никогда в своих записных книжках не упоминал, то Гладилин был им отмечен.

Полистаем его полевые записи за 1960 год. Читаем: «Рецензия на Гладилина. Повесть о «Жёлтых Джеках». И выписка: «Я был там, где земля тряслась и люди падали от Жёлтого Джека, так мы называли лихорадку». Но Куваев тоже там был, но от золота не падал. Вот в чём его принципиальное отличие от Гладилина.

Кстати, Куваев тогда очень следил за исповедальной прозой своих сверстников, которая публиковалась в основном в «Юности» и иногда проскальзывала в «Молодой гвардии» (когда её редактировал Олег Смирнов).
Но многое его в позиции быстро набравших популярность авторов не устраивало. Как ответ Василию Аксёнову, Анатолию Кузнецову, Владимиру Войновичу он собирался написать свою «Хронику» (но, повторю, не подражание «Хронике времён Подгурского» Гладилина).

Чуть позже, уже в 1960 году он записал в полевую книжку один из своих замыслов, который назвал: «Серия новелл «Мы живём в отдалённых краях». Конкретизируя план, Куваев пояснил, о чём собирался поведать миру:
«О нас, тут же о боцмане, о всяких других встречах.
Мы живём в краях отдалённых.
(Хроника жизни двадцатисемилетних).
1. Народ
2. Осень.
3. Зима. Цикл развития закончился.
4. Весна.
5. Надежды».
Но сериал новелл не получился. Из этого замысла впоследствии вырос роман «Территория».

Добавлю: до сих пор мне не удалось найти текст куваевского отзыва. Я очень рассчитывал найти его в бывшем архиве Магаданского обкома КПСС, который потом влился в Государственный архив Магаданской области.

Но там сохранилась лишь осуждавшая Гладилина записка обкома КПСС, направленная в 1960 году в Москву (с упоминанием отзыва Куваева, но без самого отзыва).

Остался открытым и другой вопрос. Гладилин в своей повести «Песни золотого прииска» написал правду или всё исказил? В частности, были на прииске «Комсомольский» и в Певеке пьянки и драки или писатель всё выдумал?

– Пили везде, – признаёт Ливанов. – Что вы думаете: Певек был зоной трезвости? Нет. Все выпивали. Но на уровне. Выпивох в Певеке было не так уж и много. А пил народ в основном по своим комнатёнкам. В учреждениях с этим тогда было строго.

– А на прииске «Комсомольский»?
– Там, конечно, народ поддавал сильней.

Но значило ли это, что Магаданский обком партии зря обрушился на Гладилина? Я бы ответил по-другому: обком совсем не то поставил писателю в вину. Повесть о золотом прииске не состоялась не потому, что в ней рассказывалось о повальном пьянстве. Тут Гладилин ничего не исказил.

Проблема оказалась в другом: он не смог создать ни одного яркого характера. Вот почему его вещь провалилась. А пьяные загулы на прииске могли бы стать темой острой статьи.

Хотя не будем лукавить: вряд ли бы тогда кто-нибудь осмелился напечатать подобную статью. Разве что Аджубей в «Известиях» мог бы решиться. Ведь за ним стоял всесильный тесть – глава страны Хрущёв.

А что Подберёзный, который, видимо, и склонил Куваева к написанию негативного отзыва о Гладилине? Как сложилась его судьба?

Повторю: после острейшего конфликта с первым секретарём Чаунского райкома партии Архиповым этого журналиста быстро выдавили из Певека в Анадырь. На новом месте он завёл любовницу, над которой стал регулярно издеваться. Девчонка не выдержала и не пришла на очередное свидание. Подберёзного это взбесило, и он застрелился.

Пересекались ли Ливанов и Куваев после отъезда из Певека? И если да, то где?
– Пересечение произошло, кажется, летом шестьдесят третьего года. Куваев появился по своим делам в Эгвекиноте, куда меня перевели собкором «Советской Чукотки» после Певека. Я сразу позвал его к себе, благо было куда (в Эгвекиноте я сразу получил приличную комнату в двухэтажном доме, где, в отличие от Певека, имелась даже ванна).
Куваев за рюмочкой прочитал новый рассказ. Но мне он не понравился. Куваев обиделся и вскоре ушёл. И больше мы не виделись.

Уже в 65-м году Ливанов получил новое назначение в Билибино. Затем его пригласили на работу в Магадан.
– В Магадане я встречал уже только приятеля Куваева – Николая Семенникова, – рассказывает Ливанов. – У него что-то не сложилось на юге, куда он уехал из Певека в 63-м году, он вернулся на Север и поселился в Магадане.

– Это правда, что Семенников в конце 60-х годов после не одного литра выпитого признался Куваеву, что его ещё в Певеке чекисты приставили к нему?
– Откуда вы это взяли?
– Прочитал в опубликованной переписке писателя.
– Какой-то скандал был, – припоминает Ливанов. – Но на другой почве. Там была замешана женщина. Видимо, Семенников из-за неё и психанул. Он не мог отойти от случившегося несколько лет. А потом, кажется, всё простил. Я знаю, что последние годы Семенников жил в Магадане одиноко, но Куваева он до последнего вспоминал очень уважительно.

Так всё ли уже известно о Куваеве? Ливанов считает, что нет, и советует продолжить поиски материалов о жизни и творчестве писателя.
Я с ним согласен. Вопросов до сих пор остаётся много. Вот один из них: в полевой книжке Куваева сохранилась запись, сделанная летом 1963 года: «Если брать журналиста, то надо брать Ливанова». По утверждению родственников писателя, Куваев эту запись сделал к задуманному им роману «Территория».

Если это так, то какую всё-таки Куваев хотел отвести Ливанову роль в будущей книге и почему он потом от первоначального плана отказался. Кто ответит?

Вячеслав ОГРЫЗКО

Ключевые слова: