КОЛЫМСКИЙ ТРАКТ
НАРУШЕНИЕ ЭТИКИ В ОТНОШЕНИЯХ «ВРАЧ-БОЛЬНОЙ»
- ЭТО БИЧ МЕДИЦИНЫ!
Двадцать четвертого октября я заболела гриппом. Оказалось, что я болела не гриппом, а гепатитом. Результаты анализов пришли жуткие, печень не работала вовсе, и меня в тот же день госпитализировали.
За неделю после этого я полежала в трех больницах, включая отделение реанимации. Из последней больницы ушла под расписку, отказавшись от стационарного лечения. Не потому, что там что-то было не так, а потому, что я уже могла передвигаться между душем и кроватью без обморочной пелены перед глазами, и понимала, что самое плохое уже позади.
Сейчас я дома. Восстанавливаюсь. Сил пока почти нет, но они с каждым днем прибывают. Наиболее пострадали от интоксикации, кажется, мозги. Ворочаются с трудом, большую часть суток в анабиозе. Мысли не рождаются, а если рождаются - то не задерживаются.
И все же я решила попробовать написать, пока впечатления свежие, о том, что меня ранило во всех трех медицинских учреждениях (как и в доброй дюжине других, где я побывала за свою жизнь). Я намеренно не указываю больницы, потому что уверена, что нарушение этики в отношениях врач - больной это, к сожалению, бич российской медицины, а не конкретного учреждения.
Я очень благодарна всем врачам и медсестрам, которые, несмотря на дикую усталость, выгорание и отсутствие огня в глазах, невероятно профессиональны, приветливы, доброжелательны, и прощали мне мои капризы и дурной характер.
У меня жуткие вены, попасть почти нереально, сестрички меня жалели, извинялись за боль и синяки, сочувствовали и почти всегда успешно кололи.
Так о чем же я тогда хочу написать? О том, что нельзя изменить ни ремонтами, ни закупкой дорогостоящего оборудования, ни финансовыми вливаниями, ни большой заработной платой.
О медицинской этике. Об отношении к человеку, попавшему в зависимое от медика состояние. К человеку, который находится в уязвимом положении, напуган, слаб, болен.
Я решила написать в «Российскую газету», потому что уверена, что и это тоже можно и нужно менять. Это сложнее, чем то, что достигается деньгами. Это долго. Но удовлетворенность пациента качеством предоставленной помощи зачастую зависит не столько от профессионализма врачей (мы ведь очень невежественны в вопросах медицины и собственного здоровья и в качестве медицинской помощи разбираемся плохо), сколько от отношения команды к пациенту.
Я убеждена, что модные нынче понятия "пациентоориентированность", "человекоцентричность", "эмпатия" - это банальная этика отношения к слабому. И я точно знаю, что уважение к чужой слабости - это навык, который можно и нужно развить.
На пути в реанимацию
Когда тебе говорят, что необходимо перевестись в реанимацию - это страшно. Сердце ухает. И даже когда так плохо, что в общем-то все равно, где лежать, когда нет сил даже на поворот головы, то голова эта все же подсказывает, что ситуация нетривиальная, опасная, страшно.
Когда тебе говорят раздеться полностью еще в отделении и снять все украшения, включая обручальное кольцо, это пугает. Зачем? Почему сейчас? В реанимацию еще ехать надо на каталке, другой этаж.
В палату вместе с каталкой закатываются два молодых парня и ждут, когда я разденусь. Я отказываюсь снимать трусы и лифчик, и медсестры нежно начинают меня уговаривать, мол, "так принято" и "так положено" - это те два ответа на вопросы пациента, которые должны быть полностью выведены из оборота.
Ну пожалуйста, в реанимацию надо ехать голой и под простыней, так положено, а то их из-за меня накажут. Я говорю ребятам, чтобы дали мне простынь прикрыться, что мне перед ними неловко.
Они: а что такого, что мы не видели что ли голых пациенток. Я говорю, я не буду при вас раздеваться, хотя бы отвернитесь. И белье я все равно не сниму. Обещаю позвонить главврачу и просить его не наказывать медсестер.
Потом оказывается, что я прикрылась не той простыней, поэтому надо при всех простыню снять и поменять на другую. Одна записана за реанимацией, вторая за отделением, чего непонятного (никогда не рассказывайте пациентам о разных внутрибольничных правилах. Пациентам это неважно, не нужно, неинтересно. Они приходят за медицинской помощью, а не для того, чтобы изучать сложности вашей работы).
В реанимацию надо ехать под реанимационной простыней. В отвоеванных трусах и лифчике на неудобной каталке под правильной простыней и с обручальным кольцом едем по длинному коридору в реанимацию.
Там ждут. Освободили отдельный бокс. Меня грамотно перекладывают на кровать, рядом сестрички ставят судно и показывают, как позвать санитарку, если я захочу в туалет.
С посторонней помощью я вполне могу встать и не понимаю, почему нельзя пригласить санитарку, чтобы она проводила меня до туалета. Нельзя, говорят. Не положено. Тут надо писать лежа и на судно.
Я отказываюсь. Прошу показать туалет. Туалета, говорят, нет. Ни в палате, ни в отделении (это стандартно для типовых отделений реанимации по всей стране). Проверять нет сил, но вижу, что в палате есть дверь. А там что, спрашиваю. Подсобка. Это не туалет. Там только раковина для слива мочи.
Доползаю до подсобки, открываю дверь, вижу чистенькую крохотную конурку, 90% в которой занимает гигантская раковина. Если извернуться и сесть на корточки, то вполне можно подсунуть под себя судно.
Я буду ходить в подсобку, говорю я, простите. Вставать и звать санитарку мне придется часто, так как в меня постоянно что-то вливают для борьбы с интоксикацией.
Я понимаю, что моя зацикленность на этических вопросах смущает персонал и мешает людям привычно работать. Такая простая опция как, например, стульчак у кровати и банальная ширма кажутся тут немыслимым барством. Мне стыдно за свои капризы, но я не могу по-другому.
Про трусы и кольцо
Через пару минут приходит врач. Это кто тут у нас отказывается снимать трусы? У нас, знаете ли, 90% персонала в реанимации - мужского пола, так что трусы с женщин мы снимать умеем. (Он хотел подбодрить меня, думал, мне будет смешно; даже не допускал мысли, что пошлые солдафонские шутки могут быть неприятны; он не со зла, точно).
А вот кольцо, милая, надо снять (я не милая, у меня есть имя, оно написано в истории болезни, и общение с пациентом надо начинать с очень простого вопроса - "Как мне к вам обращаться?").
А кольцо зачем? Мы вас капаем, могут быть отёки, пальцы отекут и мне придется, как однажды уже случалось в моей практике, разрезать кольцо инструментом. Не хотелось бы этого повторять. (Не надо, не надо, не надо меня пугать, мне и так страшно!!)
Вам не придется, говорю я. Если я увижу, что пальцы начали отекать, я сама сниму кольцо и переодену его на мизинец.
Нам нужен доступ к телу, понимаете, говорит он, надо раздеться. Доступ к телу, почти уже плача, говорю я, я вам обеспечу при необходимости, но лежать голой и без кольца, писать на судно и лежа - смысла нет. Я не буду. Везите тогда меня обратно в отделение.
Утром, передавая меня новой смене, сестрички и санитарки по очереди заходили в палату и слышали от дежурной смены про меня одно и то же: у нас тут женщина одна в трусиках у окна, она отказалась раздеваться, не знаю, как вы ее подмывать будете.
А писать она ходит в подсобку. Стеснительная, что ль - спрашивает одна. Ну, прикинь, звезда - разъясняет другая.
Чтобы не плакать, когда я остаюсь в палате одна - я пою казачьи песни, тихонько, чтобы не позвали психиатра.
Спать я не могу. Мне плохо, больно, страшно, горит свет, и всё вокруг пикает, когда я проваливаюсь в сон - у меня какие-то неприятные глюки, и я снова открываю глаза, чтобы контролировать действительность (я снова и снова думаю о тысячах людей по всей стране, которые проводят в реанимации не два дня в отдельном боксе, как я, а недели и месяцы без возможности повидать близких, особенно сейчас, в ковид.
Одной в реанимации страшно и как только ковидные ограничения будут сняты, надо снова и снова говорить об "открытой реанимации").
Про буфетчицу и еду
В отделении в палате обход, вокруг моей кровати стоят несколько врачей. Обсуждаем.
Дверь в палату распахивается и въезжает каталка с кастрюлями. За ней - корпулентная буфетчица. Обедать будете? Не сейчас, смущенно говорю я, простите. Буфетчица с тележкой выкатываются. Мы продолжаем разговор.
Через 10 минут дверь снова распахивается и из-за тележки мы слышим возмущенную буфетчицу: ну сколько мне стоять-то тут, меня на четвертом этаже ждут, есть вы будете или нет? Врачи безнадежно вздыхают.
В боксах общение с миром происходит через двойное окно. Со стороны внешнего мира окно открывается и туда помещается еда, передачка из дома, таблетница с таблетками, баночка для сбора мочи.
Потом открываешь вторую створку со своей стороны и все это берешь в палату. А позже ставишь туда же грязную посуду, пустую таблетницу и баночку с анализами...
Это пространство между двумя пластиковыми створками окон проветрить невозможно, вытяжка там, кажется, не предусмотрена. В любом случае, при открывании окна с внутренней стороны воздух в палате наполняется запахом унылой больничной капусты - таким, как в той части пищеблока, где в один большой бак сваливают все пищевые отходы.
Что-то я смотрю, вы ничего не едите, говорит заботливая медсестра. Аппетита нет? При гепатите бывает, пройдет. Пройдет, думаю я, и пью воду из бутылки. Мне надо много пить.
Еда, кстати была везде очень приличная. Но вот манера складывать все в одну тарелку пока не истреблена.
Суп, конечно, отдельно. А вот омлет, хлеб, сыр, масло и два кусочка сахара к чаю - все это громоздится на маленькой тарелочке, тесно прижавшись друг другу. Омлет пропитывает хлеб, масло - сахар.
Тарелок хватает, я точно знаю. Просто так проще и быстрее, и со стороны больницы никто на это не обращает внимание, а со стороны пациента никто особо не жалуется.
Про полотенца и пеленки
В сегодняшние московские больницы (если кто давно не лежал) уже не надо ездить со своим постельным бельем и туалетной бумагой. Это есть. Но вот полотенец (даже если в палате есть душ) нет никогда (кроме вип и платных палат).
То есть не так. Полотенца точно есть, их закупают, я это знаю, так как сама больницей руковожу, и закупают не только бумажные z-образные, но и вафельные и даже махровые. Все это обычно лежит в пещере Алладина - у сестры-хозяйки. Но она просто так это не выдает. Оно ж учетное. Так там и лежит годами новенькое не распакованное.
Я с этими запасами в Центре паллиативной помощи боролась весь первый год директорства. Что поделаешь, я в этот раз уехала из дома без полотенца. В одной больнице я вытерлась запасной простыней, получила от санитарки лишь неодобрительный взгляд.
В другой - попросила полотенце. Ой, ну что вы, это надо подождать до завтра. Старшая сестра придет, и мы вам обязательно найдем, а пока, хотите, я вам пеленочку принесу? Представляете, какой чухней из-за дурацкого "мы-так-привыкли" и "никто-особо-не-жалуется" надо будет завтра отвлекать старшую медсестру...
А вот на УЗИ до сих пор надо ходить со своей пеленкой. Нет, там, конечно, есть бумажные полотенца. Но лучше со своей пеленкой. Если вы не взяли в больницу личную (опытные пациенты всегда берут, как и полотенце, а я в этот раз не позаботилась), то вам санитарка обязательно принесет драненькую сероватую, с пятнами чужих биологических жидкостей, но совершенно чистую. Даже стерильную.
А если и не принесёт, то в кабинете УЗИ вам все равно дадут бумажные салфетки. Самые дешевые, такие, которые, знаете, ничего не впитывают, а только размазывают холодный гель по всему телу. Ну, надо было пеленочку взять, не преминет сказать врач... (Этика!!!)
Про уборку в палате и стук в дверь
Главные люди в больнице - уборщицы. Они не стучатся, не спрашивают, можно ли войти, не извиняются, когда включают свет или гремят стульями. Они приходят и шурудят шваброй, уныло, хмуро и ритмично, словно дворники на улице.
А ты лежишь и ждешь, когда она выйдет. Когда тебе вернут право быть в палате самим собой и не скукоживаться на кровати, словно ты всем тут мешаешь. "Ну а что вы хотите? У них такой же рабочий день, как у нас с вами!"
Вообще стук в дверь - это не больничное. Ооочень редко кто понимает, что палата - это приватная территория пациента. Врачи открывают дверь и заходят, словно они в своей квартире входят в свою спальню.
Я в туалете. Слышу, что в палату зашли. Вся сжимаюсь, потому что туалет, конечно, не запирается (а можно, пожалуйста, при всех ремонтах всегда предусматривать возможность закрыться в больничном туалете изнутри, но так, чтобы сотрудник больницы в случае необходимости мог легко отомкнуть замок снаружи, вставив в прорезь монетку, ключ или пластиковую карту).
Анна Константиновна? Я включаю воду, нажимаю на спуск, ну, чтобы было очевидно, что я жива, в порядке, просто в сортире. Неужели надо обязательно начать со мной диалог? Простите, смущенно говорю я из туалета, можно через 5 минут?
Почему, почему, почему мне стыдно, что я зашла в туалет? Почему в больнице все время стыдно, вечно кажется, что ты мешаешь медикам делать их работу, и хочется провалиться сквозь землю? Потому что больница у нас не для пациентов (да и не для сотрудников), она для проверяющих органов.
Про таблетки и исследования
Пациент имеет право на информацию. Имеет право знать, какие таблетки ему дают, от чего и для чего. Что в него вливают и зачем. Какие анализы и почему назначены. Почему принимается то или иное решение.
Пациент может не спросить, но если задал вопрос, то его право знать - незыблемо. Потому что это его здоровье и его тело. Просто приносить пациентам винегрет из таблеток в стаканчике - нельзя.
Это величайшая ошибка, которую совершают всюду - утром раскладывают таблетки на всех по коробочкам, потом раздают и не могут ответить, а вот эта желтенькая - от чего. Точнее, на все вопросы дают один и тот же ответ: так доктор прописал.
Я хочу знать, что вы мне даете. Выдавливать таблетку из облатки надо в моей палате и в моем присутствии. Для этого закупаются специальные запирающиеся на ключ тележки, с которыми медсестра должна ездить по палатам и раздавать таблетки.
Работая внутри системы, я лучше многих знаю, как путаются таблетки разных пациентов при раздаче разом с утра всего и на всех по коробочкам и стаканчикам. Путаются, это проверено.
Я вредничаю и не глотаю таблетки, пока мне не скажут, как что называется и пока я не прочитаю инструкцию (многие врачи жалуются на то, что пациенты начитались лабуды в интернете и теперь думают, что сами все знают. Но если вы не разъясняете и не даете исчерпывающих ответов, вы сами провоцируете обращение к интернету за помощью).
Мне делают УЗИ. Все понятно разъяснили, это нужно и правильно. И в процессе, конечно, сцена из плохого фильма. Врач затихает, потом просит подойти коллегу, они елозят по мне датчиком, смотрят в экран, молчат, переглядываются.
Это рак. Вот оно, оказывается, как происходит (оказалось, тоже следствие гепатита). А ведь чего проще, сказать мне: меня настораживает вид вашего желчного пузыря, я сейчас позову коллегу, и мы вместе подумаем, возможно, нужно будет дополнительно назначить КТ.
Нет ничего хуже, чем когда специалисты стоят над тобой, говорят на птичьем своем языке, шепотом, а тебя как бы нет. Ну или ты есть, но твое присутствие совершенно точно мешает им изъясняться свободнее. Но ты - это ты, и это твое тело. Ты - не интересный случай, ты - человек.
Привозят на КТ. В помещении дикий запах. Да это мы от вшей после бомжа обрабатывали, ложитесь. Ребята, я рада, что бомжу сделали КТ (это круто, в былые времена его бы выперли на улицу), и я рада, что после этого вы все обработали. Но я не хочу ложиться в аппарат вслед за вшами.
Неужели нельзя было сказать: простите за этот неприятный запах, это антисептические дезинфицирующие растворы так пахнут. (Этика!)
Ну и простыни. Все очень просто. Нужно, чтобы одноразовые простыни стелили на кушетки не после того, как ушёл предыдущий пациент, а в моем присутствии, когда я зашла. Так, чтобы я видела, что для меня постелили новое.
Тоже самое с перчатками. Надевать их надо так, чтобы пациент видел, что вы надели их чистыми, перед процедурой. А то ведь я захожу - врач в перчатках печатает за компом. Я сажусь, раздеваюсь, он все в перчатках. В перчатках записывает что-то в карту, в перчатках прикасается ко мне.
Сколько еще пациентов врач трогал этими перчатками - я не знаю. Скорее всего - ни одного. Но ради спокойствия пациента и из уважения к нему надо соблюдать одно нехитрое правило - одноразовые перчатки, простыни, пеленки надо надевать и стелить в присутствии пациента, чтобы он видел - это для него, все безопасно и стерильно (это правило уже давно реализуют во всех салонах красоты, а в больницах почему-то нет).
Про телефоны и разговоры о своем
В каком бы отделении я ни лежала, в том числе в реанимации, разговоры с врачами бесцеремонно прерываются то заливистым собачьим лаем, до гимном Советского Союза, то детским смехом, то популярными мелодиями. Это наше всё - звонки на мобильный.
Я тоже с мобильным не расстаюсь. Он и память, и совесть, и материнство, и руководство ЦПП - всё в нем. Но никогда у меня на работе не раздается из кармана мелодий. Телефон стоит в режиме вибрации, без звука. Выйду из палаты - перезвоню.
Ни разу, никогда ни один начальник, узнав, что я была в палате или на обходе, не выразил недовольства. Ну а уж личные звонки - только из кабинета. Если кто-то очень настойчиво звонит, то надо извиниться и выйти из палаты, но НИКОГДА нельзя говорить о своем и со своими по телефону в присутствии пациента.
Когда вы рядом с пациентом, он - главный. Его болезнь, его душевное состояние, его внимание - в приоритете. Нельзя демонстрировать, что вы заняты, что у вас другие дела, что есть что-то более важное, чем болезнь человека перед вами.
P. S.
Мне важно это написать и опубликовать не для того, чтобы собирать комментарии о том, кто и когда повел себя неэтично при предоставлении медицинской помощи, а чтобы больше людей знали, на что они имеют право. Тогда отношение "к пациенту" будет меняться на отношение "к человеку".
Пациент и врач не находятся в равном положении, врач всегда в позиции сильного, а пациент всегда более уязвим. Врач всегда доминирует. Это естественно. Он больше знает, он предвидит развитие болезни.
Пациент по сравнению с врачом пребывает если не во мраке, то в густом тумане. И задача врача - этот разрыв не увеличивать, а сокращать, потому что эффективно лечить болезнь (любую) можно только вместе, когда врач и пациент в одной команде.
Требовать от персонала этичного отношения к пациенту можно только тогда, когда сам персонал чувствует тактичное и уважительное отношение со стороны собственного руководства.
Медики, которые работают в условиях, где их не ценят и не уважают, где их не благодарят за каждый отработанный день, не поддерживают и не приободряют, никогда не будут иметь достаточно сил на то, чтобы ценить и уважать пациента.
Автор - Нюта Федермессер - известный российский благотворитель, дочь основателя Первого московского хосписа Веры Миллионщиковой и учредитель благотворительного Фонда помощи хосписам "Вера". При ее участии паллиативная помощь была официально зафиксирована в российском законодательстве.
Ключевые слова:
Популярное в газете
Популярное в газете
последние статьи
последние статьи
Сегодня в Генеральной прокуратуре Российской Федерации в торжественной обстановке состоялось награждение лучших государственных обвинителей России.
Всероссийский конкурс проводится с 2012 года. В 2021 году конкурс по приказу Генпрокурора России Игоря Краснова получил имя Олега Тимофеевича Анкудинова, который на протяжении двух десятилетий руководил... Подробнее
Всероссийский конкурс проводится с 2012 года. В 2021 году конкурс по приказу Генпрокурора России Игоря Краснова получил имя Олега Тимофеевича Анкудинова, который на протяжении двух десятилетий руководил... Подробнее
На основании обвинительного вердикта коллегии присяжных заседателей вынесен приговор по уголовному делу об убийстве, угоне автомобиля и укрывательстве преступления
Коллегией присяжных заседателей вынесен обвинительный вердикт.... Подробнее
Коллегией присяжных заседателей вынесен обвинительный вердикт.... Подробнее